Персональное дело №8.

Все звучащие объемы (кабинеты, резонаторы) понемногу ушли из моей системы. Произошло это после того, как я для себя понял, какой именно звук мне близок.

Здесь нужно немножко отклониться в словоблудие, чтобы понять "про что кино".

Ни один из музыкальных инструментов не играет сам по себе. Это понятно. Звук самопроизвольно может возникнуть только в воображении. Да и то, это скорее звучание, чем звук (не случайно авторы всегда с замиранием сердца ждут первого исполнения своих произведений, чтоб услышать, как оно в действительности). Звук всегда появляется через преодоление. Он всегда извлекается из источника. Будь то струна, мундштук, да что угодно... Настоящий звук - это всегда следствие чрезвычайного напряжения... автора, исполнителя и, наконец, слушателя.

Ни одни из кабинетов, включая самые-самые, из тех, что мне удалось послушать (а кое-что и иметь), это напряжение в звуке, на мой слух, не передают. Они играют тональный ряд, ритмический рисунок и т.д. Но они не играют скрип деки, глубокие, до пустоты по ложечкой, послезвучия фортепиано, сиплость дыхания Пьера Фурнье тяжко поднимающего на своих руках Сарабанду Пятой сюиты Баха... Во всяком случае, они не играют это все для меня.

Слушая всевозможные системы, я поневоле выработал для себя доморощенный образный ряд, который - мнемонически - позволял мне сразу расставлять внутренние оценки тому, что довелось услышать, в сравнении с тем, что хотелось бы... Представим себе, что мы слушаем трубу. На одних системах звук, который мы слышим, заканчивается на уровне раструба этой трубы. Он выходит оттуда и сразу вянет. На других мы его можем слышать глубже. Например, на уровне мундштука, губ, языка, гортани исполнителя... И так до телесного дна, до диафрагмы, на которую музыкант опирает свое дыхание во время исполнения. И, конце-концов, мы по звуку можем услышать объем инструмента. Объем резонатора, в котором зарождается этот звук. Объем трубы, скрипки, виолончели... Конечно, все это сугубо персональные ощущения. Я говорю об этом здесь только для того, чтобы образно передать, что именно для меня глубина и напряженность звука. За чем именно я погнался на завершающем этапе строительства своей системы.

Всего этого, повторюсь, акустические кабинеты мне дать не могли. Но, казалось, что открытые динамики - тот самый путь, который приведет меня к идеалу.

Однако, убрав все акустические объемы, и получив, вроде бы, звук нужной мне тонкости, чистоты и подробности, я обнаружил, что звук этот настолько тщедушен и поверхностен, что лучше уж колонки, чем такие открытые динамики. И тогда я взял паузу и вернулся к колонкам, чтоб разобрать, где именно, на каком повороте потерял тот невероятный, почти солнечный, масляный звук трубы Майлса начала 60-х, который мне так дорог, что и не передать, не услышав.

Копаясь же в кабинетной архитектуре ( Попытка весны 2009-го ) я обнаружил, что куда интересней мне не сами объемы, а щиты, которые давали вполне прочную опору звуку, практически не внося в него дополнительных эффектов в виде ваты, паутины, бочковых призвуков и проч. Однако, щиты уплощали звук, и для того, чтобы впустить в их звучание воздух, я выбрал поворотные жалюзи. Это было то, что нужно. С их помощью, меняя конфигурацию, можно было выстроить, в общем, любой звук. Кроме того они демпфировали паразитные отражения от стен, как бы гребенкой расчесывая звук.

Но оставался главный вопрос всех систем. Вопрос баса. В данном случае вопрос был не онтологический, а вполне по делу. Бас, как известно, дает глубину сцены. Но при этом забирает у звука прозрачность, фокусировку, смазывает звуковую картинку (поди, поаукайся на просторе). Мишины пятидесятидюймовые вуды до конца эту проблему не сняли. И тогда я поставил на отдельную пару усилителей эдакий псевдо-голос-театра: Tannoy+Altec 1005+Altec 288. Все видно на картинках. Включается все это процентов на десять от общей громкости, на подзвучку к основной системе, и дает мне желанный тугой резонансный бас в любых количествах. Так что, право слово, даже и не знаю, чего еще желать.

Надеюсь, временно...