Евлампий. ОКОЛОКОЛОКОЛОВ.

Утро было серым, промозглым. Мелкие капли сыпались с низкого неба. По угрюмой привокзальной площади металась парочка психов: -  Улыбнитесь! Мы собираем улыбки!.. Выхваченные из мглы, улыбки удивленных прохожих исчезали в глубинах фотоаппарата – казалось, навсегда, ибо яркие вспышки только подчеркивали уныние вокзального утра.

Миша стоял под расписанием, из которого было ясно, что интернет – действительно помойка: означенной на сайте электрички в серой действительности не существовало. Была другая, на которую можно было успеть, если только бегом… И ведь побежали, успели, поехали.

Общий диагноз – тема неисчерпаемая, так что время за беседой текло быстрее, чем стучали колеса. Случайные попутчики, невольно подслушав, прятали глаза и опасливо отсаживались в сторону; одни лишь видавшие виды тетки «вашбилетик» цинично перебивали поток нашей самозабвенной болтовни. А за окном, смываемая дождем, проплывала Родина. После Софрино города сменились на веси, и голая земля спрятала срам под серой снежной простыней. Рассвело окончательно и бесповоротно, а когда объявили Сергиев Посад, брызнуло солнце.

Нас встречали. Городская елочка, обстоятельный возница, уютные сани «лексус». Чмокнув на ноздреватом, мокром снегу, тронулись. Заедем к Хозяину, подхватим его, - информировал возница, - и поедем осматривать владения. А в имение – ужо потом, опосля… Так, собственно, и вышло.

Лавра – место уникальное. Когда засмотришься на быстрые облака, летящие над куполами, возникает сладкая иллюзия полета, словно стоишь на огромном корабле, скользящем сквозь бескрайнюю синеву. Нисходящая благодать и внутренняя тишина, несмотря на мирскую воскресную сутолоку, растекалась из сердца по телу, и  если бы не холод, стоять бы здесь бесконечно. Хозяин оказался знатоком, практически краеведом. История, факты, личные наблюдения придавали впечатлениям особый житейский колорит, заставляя увидеть знакомые объекты по-новому. Любуясь, мы всё бродили, и душа напитывалась впечатлениями, а ботинки - водой. Наконец, отправились к машине. Под ногами хлюпал мокрый снег. Изрядно дуло. Говорить не хотелось: излагалище, сведенное упорным, льдисто-мокрым ветром, отказывалось шевелиться. Слова хлынули позже, после горячего чая и боярского сидения в сухой, пахнущей липой сауне - прямо в одежде. И сказали они, что это хорошо…

Ну что, пошли? Пошли.

Заветный чердачок.

Когда посвятишь не одно десятилетие Теме, в которой далеко не последнее место занимают всяческие колонки-динамики, возникает этакий кураж: ну, пожалуй, всё уж перевидано и заранее знаешь, как может звучать то или это. Взглянул – и слушать не надо…. Ан нет, надо. Вон, и у Евгения с «Дуоде» вышло нечто подобное… В этом уютном, просторном чердачке, шаря по полкам, полочкам, стеллажам, довелось встретить с десяток совершенно незнакомых, при этом весьма концептуальных изделий, которые звучали не так, как должны бы, если судить по внешности. И одно из них даже стало приятным открытием. Не хочется колоться, называя модель: относительно копеечное, но довольно редкое изделие, и пусть оно еще ненадолго «копеечным» и останется, чтобы успеть приобрести и положить на полочку… Не в коллекцию, нет. В арсенал.

В ходе чердачных бдений удалось приподнять завесу над тем, что же имеет в виду Хозяин, говоря об «акустическом иле». Хотя взаимопонимание вряд ли назовешь полным – нужно еще долго утрясать термины, чтобы продвинуться в этом направлении. Но, во всяком случае, сделалось понятно, ради чего Евгений так долго нащупывает способы освобождения диффузора от тлетворного влияния гофра, корзины, центрующей шайбы.

Есть инструменты, которые отличаются особенно непокорным характером. Контрабас – определенно один из них. Только у подлинных виртуозов он все время поет, не теряя дисциплины. А эта потеря (и здесь речь вовсе не идет о неточно сыгранной ноте, нет, это тоньше), этот выход  инструмента из полного повиновения чаще всего проявляется привкусом грубого, скотски-тупого, бессмысленного «ы…», и понимаешь, что в языке данного инструмента этой буквы просто не должно быть. К чему это говорится?.. В ходе демонстрации и экспериментов выяснилось, что весьма похожим свойством обладает динамик традиционной конструкции. Самое удивительное, что отчетливое понимание этого приходит лишь на контрасте, при сравнительном прослушивании с его «освобожденным» собратом. Оказывается, звук может быть заметно более нюансированным, глубоким, разнообразным, и последнее слово для меня является, пожалуй, ключевым. При сравнительном прослушивании традиционного и «альтернативного» вариантов основное, что лезет в уши – это как раз монотонность, какое-то унылое, навязчивое однообразие, причем всякий раз индивидуальное (слушай, я звучу! - как бы говорит динамик) в подаче излучателя традиционной конструкции. Правда, было бы нечестно утверждать, что эффект в «освобожденных» динамиках достигается «бесплатно». Мне постоянно и отчетливо не хватало тела, опоры, «бархата», трепета, тактильности в жужжании струнных, опоре пресловутой «левой руки» и дрожи гортани - вместо корпусов, дек и тел грезились пусть достоверные, но голограммы. Убежден, что выход из положения может дать оформление – пусть не корпус как таковой, но нечто, что избавило бы динамик от нужды вчистую перекачивать низкочастотные ветры с одной стороны диафрагмы на другую. Более того, хочется рискнуть утверждением, что возможны такие виды оформления, с которыми и традиционный динамик сможет существенно избавиться от упомянутого «ила» - той вязкой, монотонной, мутной субстанции, которая, оказывается, так сильно мешает заглянуть сквозь него в глубины музыки. Но, боюсь, далеко не всякий динамик на это «самораскрытие» способен... Как и не всякое оформление поможет принести благо, не согрешив ущербом.

Изумляясь объему проделанной работы, оценивая результат, явно незаурядный, начинаешь понимать, насколько самоотверженно, увлеченно и целенаправленно действует автор системы. И хочется подчеркнуть, что те немалые преимущества, которых достиг он на своем пути – заслуженная награда истинного Подвижника…

Вот такие примерно мелькали мысли, пока Подвижник, стоя около системы, жонглировал словами, динамиками и пластинками. Неподвижник тем временем отвалился на оттоманку, дабы преломить восприятие сквозь призму грез. А Передвижник ерзал на стуле, временами ввязываясь в дискуссию, удивлялся, ронял комментарии, но то и дело терял над собой контроль и отползал на карачках в сторону, заметив где-нибудь в углу очередную диковину…

Коленки еще не были протерты, а уже позвали к столу. В просторной кухне, сидя вокруг стола, беседовали в светском ключе: были дамы, и о пошлых железках как-то не хотелось.

Хлебосолировал сам Хозяин. На свежих листах Красной книги томился экзотический рыбец, пялясь круглым глазом в печальную для себя перспективу. Сырный ризотто отягощал просторные тарелки. Чай тек рекой. Откушав, подавляя вежливую отрыжку, осоловевшие, переползли в Заветную Комнату.

Жизнь за решеткой.

Клангфильм здесь стоит стеной. Блуждая меж решеток, увешанных динамиками, гости потеряли бдительность и оказались взаперти. Домочадцы веселились, протягивая узникам лакомства – ляжку воблы, котлетный фантик, пуговку от расстегая. А в глубинах комнаты, охраняемые несколькими слоями решеток, обитали 80-сантиметровые чудовища, способные на сейсмический бас, оттого узники скулили и лихорадочно искали выход, пока не вырвались на свободу.

Это  Лаборатория. Экспериментальный полигон, который, будучи прослушан, дает довольно много свежей информации и наталкивает на мысли. И поскольку это именно экспериментальная площадка, было бы неверным требовать от нее полностью сбалансированного, завершенного звучания. Автор – очевидно, по важным для себя причинам, - обеспечил примерное равенство в смысле энергоснабжения всех излучателей. Каждому достается совсем по чуть-чуть, лишь бы не сдох. Это приводит к эффекту, который Евгений называет «комариным роем», когда практически неслышимые звуки, складываясь, подхваченные установленным по случаю вентилятором, летят на слушателя. Многослойные решетки практически не дают отражений и почти полностью заполняют помещение, оставляя пространство лишь для вертушки, для куска стены, увешанного усилителями от Кланга, для стеллажей с уникальными пластинками… А в центре небольшого свободного пространства разместилось полулежачее кресло с подставкой для ног. По посадке слушателя  конструкция сильно смахивает на смотровое кресло в кабинете гинеколога. Оказалось, довольно удобно – важно лишь по ходу прослушивания не подпускать к себе специалиста, а то мало ли… Что поделаешь – Лаборатория.

Что оказалось неожиданным? Во-первых, понимаешь, почему в детских сказках есть такое понятие – «толстый голос» как антитеза "тонкому". Слоеная монолитность, ощущение дружно летящей энергии - даже если потихоньку. Свежо воспринимаемый контраст между упомянутыми «толстыми» и «тонкими» звуками – разные качества звуков, утонченное взаимодействие, не-мешание, не-сцепленность друг с другом – видимо, оттого, что динамики работают в крайне щадящем, очень линейном режиме и "не интермодулируют". Удивительная для такой структуры локализация – все источники звуков стояли там, в глубине, имея достаточно естественные для своей громкости угловые размеры. При увеличении громкости кресло словно бы на колесиках подъезжало к источнику звука, настолько натуральным казалось изменение масштаба.

Тем не менее, это  хочется назвать именно что лабораторным звуком. Пусть в меньшей мере, но и здесь показалась очевидной нехватка фундамента, основания в звуке. Если бы допустили «до тела», хотелось бы, вероятно, вначале включить одних лишь «монстров», а их там четверо, чтобы услышать этот самый фундамент в избытке, а затем, жонглируя параллельно-последовательными соединениями, вырастить над этой основой остальные этажи/аспекты звука, постепенно введя в игру всех многочисленных участников. Есть иллюзия, что на этой установке можно было бы получить более «общепринятое» звучание, звук «вообще без вопросов», в котором сохранилось бы большинство тех достоинств, ради которых была проделана эта поистине титаническая работа.  Но как здесь звучит скрипка! Ей-Богу, хорошо звучит. А труба! С остренькими медными кромками, твердая, цельная… А саксофон! Хорошо чувствуется трость, отсыревшая от дыхания музыканта, раструб инструмента, почти осязаются пальцы, руки…  Такие вот мысли блуждали в голове у слушателя, пока он недолго млел на мягких подушках – выгнали к чаю…

А потом разрешили поживиться. Изнемогая от жадности, сдержанно шуровали по полочкам, пока хозяин вежливо терпел. Пару сладких железок, катушечку, пару пупочек… Ну, раз вы больше ничего не хотите… - сказал бы Кролик. А Евгений сказал – ну, приезжайте еще! И даже руку пожал, усаживая гостей в машину. Попрощались – и захрустели по снежку к вокзалу. Хозяин смотрел вслед, кажется, с облегчением. Визит отнял немало времени: как говорится, уж сморкалось.

Электричку подали прямо к машине. По-змеиному зашипела, закрывая двери, по змеиному поползла. Прощаясь с Посадом, глянули за окно – ночь. Надо же, день прошел. Этот день был полон событиями, как недельный отпуск. Этот день был так полон событий, что пролетел как минута. Ну а дорога – чего уж…  Общий диагноз – тема неисчерпаемая, и это лучший способ скоротать время в пути...